~~~~~~~~~~~~~~~
- Папочка! Можно у тебя кое-что спросить?
- Конечно, дорогая.
Когда я только узнал про нее, я любил представлять, что сижу рядом с дочкой, а она задает мне вопросы. Только в моем воображении ей было года три, и вопросы, что она задавала, были что-то вроде: “Почему небо синее?”. Сейчас же ей двенадцать, “Почти тринадцать!” – поправила бы она меня, и вопросы гораздо более сложные.
- Когда ты первый раз встретил маму… что ты о ней подумал? Она показалась тебе симпатичной?
Я сижу позади нее и расчесываю ее длинные волосы перед тем, как ей отправиться спать. Так делала Скалли, и на третий день пребывания здесь, Сара попросила меня расчесать ее волосы.
Уехать из дома, покинуть Скалли было тяжело для Сары. Мы не были уверены, легко или сложно ей будет переехать ко мне. Скалли только что получила работу врача в Бостонском Госпитале Милосердия, так что ей тоже пришлось перебраться в другой город, и Сара чувствовала себя особенно ранимой.
Первые пару дней мы просто слонялись по дому, проводили время вместе и играли с собакой. Когда Сара почувствовала себя увереннее, мы зажили обычной жизнью, что включало расчесывание ее волос каждый вечер. Это занимает совсем немного времени, но теперь я понимаю, почему это так важно для нее. Это дает нам возможность поговорить, наладить контакт. А для нее это шанс засыпать меня вопросами.
Меня ее вопросы нисколько не пугают, мне они действительно нравятся. Я не знаю всего, что Скалли рассказывала ей обо мне, о нас. И практически ничего не знаю о Саре. Ведь ей скоро будет тринадцать, она почти подросток, а ее взросление вплоть до нынешнего момента я пропустил. Я хочу узнать мою дочь, а те вопросы, что она задает, очень много рассказывают мне о ней.
Сара смотрит через плечо, ее бровь взлетает вверх совсем как у ее матери.
- Ну?
- Прости, я задумался. Думал ли я, что она красивая? Да, безусловно. Как я мог считать ее некрасивой? У нее яркие голубые глаза, великолепные рыжие волосы…
Я чуть отклоняюсь назад, чтобы лучше видеть ее.
– Ты очень похожа на твою маму.
Сара хихикает:
- Нет, не похожа.
- Похожа. Ее подбородок, ее рот, ее нос…
- Твои глаза. Твои волосы.
Я смотрю в ее зеленовато-карие глаза - копию моих. Я пропускаю пальцы сквозь ее длинные густые каштановые волосы… и думаю Мелиссе и Саманте, у которых были длинные волнистые волосы: у Мелисы - рыжие, темнее, чем у Скалли, а у Саманты - темно-каштановые.
Не в первый раз я изумляюсь, что Сара знает о них, и гадаю, увидит ли Скалли когда-нибудь в Саре Мелиссу. Я ясно вижу их сходство и с девятилетней Самантой, запечатленной на фотографиях, сохранившихся у меня, и с четырнадцатилетней девочкой, которая подбежала ко мне на том поле много лет назад, дневник которой я до сих пор читаю иногда. Которая твердила мне, что все будет хорошо, которая простила меня за то, что я не спас ее… которая сделала меня свободным.
Я глажу Сару по щеке, и она улыбается мне.
- Я думаю, ты получила лучшее от нас обоих.
Она целует меня и отворачивается, и я снова продолжаю расчесывать ее волосы.
Через некоторое время она спрашивает вновь:
- Так что ты подумал о ней? Она тебе сразу понравилась?
Настойчивая, моя маленькая девочка.
- Нет.
- Почему нет?
Она не поворачивается, чтобы посмотреть на меня. Она думает, что знает ответ на этот вопрос, лишь проверяет, насколько честен я с ней буду.
- Почему нет? Я знал, для чего ее прислали. Она должна была доказать несостоятельность «Секретных материалов» и закрыть их.
- Но она этого не сделала.
- Нет, не сделала. Потому что Дана Скалли самый порядочный человек из всех, что я когда-либо знал. У нее на повестке дня не было ничего, кроме правосудия и поиска истины. Однажды я это понял…
- Именно тогда она и понравилась тебе?
- Нет, тогда я начал ее уважать. Я начал уважать ее и верить ей до того, как она понравилась мне.
Некоторое время Сара молчит, а потом внимательно смотрит на меня.
- Мило.
- Что мило?
- Что она не сразу понравилась тебе. Ты думал, что она красивая, но тебе понадобилось некоторое время, чтобы она тебе понравилась.
- Красота значения не имеет. Это лишь бонус.
Я еще раз провожу расческой по ее волосам, затем протягиваю ее Саре.
- Твоя мама начала мне нравится не потому, что она красивая. А потому что она была личностью и верила мне. Потом я сам начал немного ей верить. Через годы… она стала единственным человеком, кому я мог верить. Ты даже не представляешь, насколько это важно.
Сара берет мою руку и сжимает ее, может быть, у нее есть свои соображения по этому поводу.
- Конечно же, это не отменяет того, что она самая красивая женщина, которую я когда-либо встречал.
Сара широко улыбается мне.
- Когда ты понял, что вы любите друг друга?
Я поднимаюсь с постели и целую ее в макушку.
- А это уже другой вопрос для другого вечера.
Она ворчит, но накрывается одеялом. Спуки, наш черный лабрадор, заходит в комнату и запрыгивает в изножье кровати, шлепаясь на постель так тяжело, словно она ужасно изнурена. Я заметил, что собака стала более активной с тех пор, как Сара поселилась здесь. Сара любит вывести ее на прогулку после школы, и они сжигают очень много энергии, бегая по пляжу.
- Ну же, Спуки, прочь с кровати!
Как всегда собака игнорирует меня.
- Ей здесь нравится, ты только оставь дверь приоткрытой.
Я киваю, глажу Спуки по голове и целую Сару в щеку.
- Доброй ночи дорогая, спи спокойно.
- Спокойной ночи, папа!
Я задерживаюсь у двери - моя рука на выключателе - и смотрю на нее. Моя дочь. Наша дочь.
- Мне это нравится.
Она вопросительно приподнимает бровь.
- Быть папой. Мне нравится быть твоим папой.
Сара только пожимает плечами.
- Чем больше я тебя узнаю, тем больше мне кажется, что так все и должно быть.
Она улыбается мне, и я выключаю свет.
- Я люблю тебя, папочка.
- Я тоже тебя люблю, родная.
Прошло лишь пару недель с тех пор, как она приехала ко мне, но уже невозможно сосчитать изменения, что произошли в моей жизни. В наших жизнях. Я все еще до чертиков боюсь, что переборщу: буду слишком строгим, слишком терпимым или же буду слишком подавлять ее, пытаясь восполнить утраченное время. Но вера Сары в меня, ее любовь ко мне, поддерживают меня, когда я чувствую себя неполноценным отцом.
Моя дочь значит для меня больше, чем я когда-либо мог себе представить. Я и раньше любил узнавать ее лучше, хотя и являлся ее отцом лишь на уик-энд. И, конечно, я хотел большего, но не думал, что Сара тоже хочет узнать меня получше, пока Скалли не просветила меня на этот счет. Но одно дело свозить ее на бейсбол, а затем вернуть матери, а другое быть полностью ответственным за все ее время. Конечно, ей уже двенадцать, и она уже совсем не малыш, но еще пока и не подросток. Она… она мой ребенок. Я за нее ответственен.
Я не совсем один: я много говорю со Скалли, каждые пару дней. Думаю, было бы намного легче, если бы она была здесь. Полагаю, именно поэтому она и не согласилась приехать.
Много дней я не мог осознать один факт и, если быть честным, то не уверен, дошло ли это до меня до конца сейчас. Может быть, я думал, что все будет отлично у меня и Сары, если Скалли тоже будет здесь. Может быть, я был настолько ужасно одинок в последние девять лет, ужасно скучал по Скалли, что подсознательно согласился на приезд Сары, только чтобы Скалли тоже приехала. Я очень надеюсь, что я не эгоистичен, но, может быть, на каком-то уровне, мои мысли являются истиной. Но Скалли как всегда знает, как будет лучше. Она знает, что будь она здесь, я бы больше полагался на нее, чем на себя. Она дала мне шанс стать таким отцом, каким она верит, я могу быть. Таким отцом, каким я хочу быть.
Пока Сара живет у меня, я работаю не много. Думаю, ей нужно время, чтобы побыть со мной, и я знаю, что хочу проводить как можно больше времени с ней, поэтому я взял отпуск в Национальном Центре для Пропавших и Эксплуатировавшихся детей. В любом случае я всего лишь консультант, который работает со встающими на ноги детьми и иногда помогает при расследованиях, когда пропадает ребенок. Я люблю свою работу: я предпочитаю работать с детьми, и профилирование все еще часть моих обязанностей. Но, несмотря на то, что я могу помочь этим беднягам, я не хочу оставлять Сару одну. На работе меня держат в центре событий, и я помогаю, как могу, по телефону и электронной почте, но мои приоритеты изменились. Сара стоит на первом месте.
Я стал немного писать о нашей работе в «Секретных материалах», чтобы провести часы, пока Сара в школе. Перед увольнением я скопировал все файлы, это было не совсем легально, но я считаю, что они принадлежат мне. Я просмотрел их все в последнее время. Некоторые дела, над которыми Скалли и ее ребята работали в мое отсутствие, оказались интересными, но я больше сконцентрировался на том промежутке времени, что мы были вместе. Не только на работе, конечно, но и на том, как развивались наши отношения. Этакая паранормальная история любви.
Я недолго оставался в ФБР после того, как вернулся, но достаточно долго для того, чтобы восстановиться и получить зарплату задним числом, пенсию и страховые выплаты. Скиннер понимал, что я не могу остаться, это было бы чертовски тяжело и для меня, и для Скалли. Он чувствовал ответственность за то, что случилось со мной. Чувство вины - мой старый друг, и я знаю, что он не сможет простить себя, и она будет жить, пока жив я. Но я надеюсь, Скиннер смог избавиться от этого чувства. Мы потеряли контакт после того, как я уволился и переехал в Виноградники. Я знаю, он продолжает общаться со Скалли и Сарой, Сара даже сейчас пишет ему электронные письма.
Я стараюсь ограничивать время, что она проводит в сети, и удостоверяюсь, что ее домашняя работа стоит на первом месте, но у моей дочери целая куча адресатов – не только дядя Уолтер, но и дядя Фрохики, дядя Лэнгли, а также дядя Джон, и это не считая ее друзей в Нью-Йорке и мамы. Она обменивается сообщениями с матерью каждый день. Я не знаю, что они пишут друг другу: я не спрашиваю. Это их приватное общение. Иногда, впрочем, я могу догадаться, о чем они говорили, по вопросам, что она задает мне перед сном.
- Папа, когда ты понял, что любишь маму?
- Папа, когда мама спасла тебе жизнь в первый раз?
- Папа, когда вы с мамой впервые поцеловались?
- Папа, а какой была Саманта?
Ладно, последний вопрос из-за меня.
Когда я расчесываю ее волосы сегодня, она говорит что-то по поводу того, как путаются ее волосы и как много времени занимает приводить их в порядок утром до душа.
Я беру одну из маленьких эластичных заколок с ее туалетного столика, и она бросает на меня полный сомнений взгляд.
- Я пыталась. Это не поможет.
- Признавайся, как ты догадалась, что я хочу сделать?
Она глубоко вздыхает и подставляет мне ее длинные густые волосы снова. Я расчесываю их еще некоторое время, а потом делю их на три части и начинаю заплетать косу. Когда я заканчиваю, то закрепляю конец заколкой, оставляя несколько дюймов свободными.
Сара поднимается с постели и смотрит в зеркало, а потом улыбается мне.
- Как ты это сделал?
- Моя мама научила меня. Она заплетала волосы моей сестры, и научила меня, чтобы ей не пришлось повторять это каждый вечер.
Сара возвращается в постель и садится, скрестив ноги, напротив меня.
- А какая она была?
- Мама? Ну, она была моей мамой, - говорю я ей, пожимая плечами.
Она качает головой.
- Саманта.
Мой рот открывается от удивления, и я, моргая, смотрю на нее.
- О! – Она никогда не спрашивала меня о моей семье. Я слышал, что однажды она спрашивала у Скалли, был ли я близок с отцом, но меня она не спрашивала никогда.
Она не верно истолковывает мое молчание, опускает глаза и отворачивается от меня.
- Ты не должен говорить мне. Если не хочешь.
- Нет, все хорошо, - говорю я ей, беря ее руки. - Она была моей сестрой. Я хотел бы, чтобы вы были знакомы.
И я рассказываю ей. Все. О нашей жизни, когда мы были детьми, озорными и привязанными друг к другу. О ее исчезновении. О сеансах гипноза, который помог мне вспомнить. О моих поисках с использованием психологии и паранормальных явлений. О том, как я нашел «Секретные материалы» и обрел Скалли. О лжи и обмане, которые мы встречали на пути. О том, как я подходил близко к истине, только для того, чтобы кого-то или что-то, что я любил, отбирали у меня. И, наконец, о деле ЛаПьера и о том, как я узнал, что действительно случилось с Самантой. О том, как я увидел ее на том поле. О ее дневнике.
Все это время Сара сидит напротив меня, сжав мои руки и слушая. Она плачет. Когда я заканчиваю рассказ, она разгибает ноги и встает на колени на кровати, кладет руки мне на плечи и крепко обнимает меня. Борясь с собственными слезами, я крепко обнимаю ее в ответ и подтягиваю к себе на колени. Она немного ослабляет хватку и прижимается крепче.
Через несколько минут она дотрагивается до крошечного золотого крестика, что носит постоянно.
- Вот поэтому ты прислал мне мамин крестик, когда мне было девять?
Я киваю, мой голос полон эмоций:
- Я хотел, чтобы ты носила его. Я думал… я надеялся, что он поможет защитить тебя.
Она наклоняется и нежно целует меня в щеку.
- Спасибо, что рассказал мне, папочка.
Я еще раз обнимаю ее и целую, перед тем, как она укрывается одеялом.
- Я люблю тебя, Сара.
- Я тоже.
Когда я подхожу к двери и щелкаю выключателем, она останавливает меня.
- У тебя все еще сохранился ее дневник? – Я киваю, и она продолжает: - Как ты думаешь, можно мне прочесть его?
Я не знаю, что ответить. Я достаточно рассказал ей сегодня о тестах и боли, которую сестра перенесла.
- Пожалуйста, мне действительно хочется знать.
- Дай мне подумать, ладно?
Она кивает, довольная ответом.
- Доброй ночи, папочка!
- И тебе, моя родная.
Оставив ее дверь чуть открытой на случай, если Спуки захочет войти, я провожу руками по лицу. В моей комнате я открываю ящик прикроватной тумбочки.
Там лежит маленькая красная книжица. Я беру ее очень осторожно, и, едва прикоснувшись к ней, ощущаю себя близким к сестре. Я мечтал миллионы раз, с тех пор, как мне было двенадцать, как сложились бы наши жизни, если бы Саманта не была похищена.
Встретил бы я Скалли тогда? Я только что сказал Саре, что похищение Саманты было определяющим моментом моей жизни: оно привело меня к «Секретным материалам», к Скалли. К Саре.
Я качаю головой. Сейчас предположениям не место в моей жизни. Теперь моя жизнь – это Сара. Но я хотел бы, чтобы она знала мою сестру. Я открываю дневник Саманты, аккуратно перелистываю исписанные страницы, пока не нахожу одну из последних записей:
«Я думаю, у меня есть брат с каштановыми волосами. Он часто дразнил меня.
Я надеюсь, когда-нибудь он прочтет эти строки и узнает, как я хотела увидеть его в реальности».
Я оставляю дневник лежать на тумбочке, чтобы отдать Саре утром.
Так многое в Саре напоминает мне Саманту. Улыбка, внешность, уверенность… но там, где Саманта была общительна и болтлива, Сара иногда тиха и робка. Часть этого, я знаю, пошла оттого, что она единственный ребенок, у Саманты был я, и ей нужно было не давать себя в обиду. А часть пошла от той ситуации, в которой Сара оказалась сейчас.
К новой школе Сара приспосабливалась с трудом. Она не только перевелась в середине сентября, она переехала из мегаполиса в маленький городок. Школы в Виноградниках - одни из самых лучших, но они все еще очень отличаются от той, что была у нее в Нью-Йорке.
Сраа прилежно учится, делает домашнюю работу каждый день без моих напоминаний, но я беспокоюсь о других аспектах школьной жизни: спорте, кружках, друзьях… Я пытался поговорить с ней об этом, но единственный ответ, который я добился, это любимая фраза ее матери: «Я в порядке».
Сегодня, когда я замечаю ее стоящей на тротуаре возле школы после занятий, я решаю попытаться еще раз. Она одна, прижимает свои книжки к груди, в глазах обида. Она смотрит на стайку девочек, стоящих в нескольких метрах от нее. Они смеются и толкаются, как всегда паясничают, и я могу сказать, что Сара чувствует себя ненужной и одинокой.
Она подходит к машине, кидая на девочек последний взгляд, и отрывает дверцу, глубоко вздохнув, садится в машину.
- Как прошел день?
Она пожимает плечами.
- Нормально.
Так. Нормально. Я продолжаю.
- Как тест по географии? - Она вновь пожимает плечами. – Сара?
- Хорошо, пап.
Ее голос говорит об обратном.
Я делаю глубокий вдох и предпринимаю еще одну попытку:
- Ты уже решила, про что будешь делать доклад по истории? – Она качает головой. – Хочешь, обсудим пару идей позже? – Кивок головой снова.
Сара смотрит в окно, отсутствующе кусая ноготь.
Я знаю, эту привычку она получила от меня: никогда не заставал Скалли за таким занятием. Сара напоминает мне сестру, я могу видеть в ней многое от ее матери, но девочка, определенно, личность.
Я понимаю, что там, где я вовлекал Скалли в разговор о работе, Сара больше благосклонна к личному.
- Одна из девочек, с которыми ты стояла, это не дочь Марка и Элайн МакКаллистер? Как ее имя?
- Линдси, - шипит она.
Ага. Уже что-то. Я решаю немного надавить, чтобы посмотреть, раскроется ли она.
- Хорошо. Линдси. Мы иногда видим их в церкви, да?
- Полагаю, да.
- Ты знаешь, мы живем всего в нескольких кварталах от них. Я могу поговорить с Марком и Элайной, чтобы мы по очереди отвозили вас в школу...
- Нет.
- Нет? – я пытаюсь говорить непринужденно. – Почему?
Я могу видеть, как ее челюсти сжимаются, а глаза сужаются. В конце концов, она просто выпаливает:
- Потому что Линдси МакКаллистер надутая сука!
Я так ошеломлен, что нас едва не выносит с дороги. Я не справляюсь с искушением сделать ей выговор, используя полное имя.
- Сара Энн Малдер, что за слова!
Когда я смотрю на нее, замечаю слезы в ее глазах. Я жду, что она скажет.
- Прости меня, но это единственное слово, которое подходит.
- Хорошо, - произношу я осторожно. - Но почему Линдси МакКаллистер надутая сука?
Ее губы чуть кривятся в ухмылке, когда я использую ее слова, но Сара все еще злится.
- Она не как я.
- И это делает ее надутой…
- Нет! – она страдальчески вздыхает. - Единственная причина, по которой она не такая как я то, что «я более модная, чем она».
Я ничего не говорю, жду, пока она продолжит. Она молчит. И снова смотрит в окно.
Я сворачиваю на обочину и выключаю зажигание. Никто из нас не делает попыток выйти из машины. Через некоторое время я поворачиваюсь к ней:
- Сара…
Она рывком открывает дверь и захлопывает ее за собой, направляясь внутрь дома. Я смотрю, как она уходит, все еще пытаясь понять, какого черта тут происходит и как мне справиться со всем этим.
Задняя дверь открыта, и холодный ветер дует с моря. Сара вывела Спуки на прогулку. Потрясающе: она все еще уклоняется от разговора. Я закрываю дверь и открываю занавески в гостиной, чтобы увидеть, когда они вернутся, и сажусь ждать.
Я бросаю взгляд на телефон и борюсь с искушением позвонить Скалли, чтобы посоветоваться. Она знает, что делать, как помочь нашей дочери. Я даже снимаю трубку и начинаю набирать номер. А потом смотрю в окно и замечаю Сару. Она сидит на пляже, прижав колени к груди. Спуки примостилась рядом, лижет ее руки и лицо.
Я кладу трубку и хватаю пальто.
Спуки бежит ко мне, как только замечает, и я понимаю, что она не на поводке. Когда я подхожу ближе к Саре, то замечаю поводок у нее в руках, а потом вижу, что она плачет. Я осторожно беру у дочери и прицепляю собаку, а затем сажусь рядом с Сарой. Она отворачивается, размазывает слезы по щекам, но не говорит ни слова. Я тоже молчу.
Через минуту или две она начинает дрожать. Она в пальто, но здесь довольно холодно. Я кладу руку ей на плечо, заворачивая в свое пальто. Сначала она напрягается, но потом прижимается ближе… потом обвивает руки вокруг моей талии, не заботясь о том, что слезы все еще текут. Так мы сидим очень долго. Кажется, это та часть родительских обязанностей, о которой не пишут в книгах и журналах: обнимать своего ребенка, пока он плачет.
В конце концов, Сара немного отстраняется, шмыгает носом и вытирает слезы. А потом поднимает на меня взгляд.
- Ты накажешь меня за сквернословие?
- Ты считаешь, я должен?
Сара удивляет меня: кивает головой.
- К этому мы еще вернемся. – Она вновь кивает и окончательно успокаивается. - Хочешь поговорить?
Она качает головой, снова обнимает свои колени и отворачивается.
- Давай-ка я переформулирую. - Я поворачиваю ее лицо к себе и вижу, что она сейчас снова расплачется. Я знаю, она обижена, и стараюсь быть мягким, но я хочу знать, что не так. - Поговори со мной, Сара. Что происходит?
Она снова шмыгает носом и пристально глядит на океан, избегая смотреть на меня, когда говорит:
- Это глупо.
- Если ты расстроена, это не может быть глупым.
Слава Богу, она чуть улыбается.
- Ладно, это прозвучит глупо.
Я ничего не говорю, потому что знаю, она продолжит, когда будет готова.
- Линдси – староста моего класса. Конечно, она не идеальна и не обладает всеми качествами, которые мне нравятся в людях… Я пыталась… я действительно пыталась, но она не хочет со мной дружить!
Она опять дрожит, и я заворачиваю ее в свое пальто. Я целую ее в макушку, и она продолжает:
- Вчера у нас была контрольная по алгебре, и сегодня мы получили результаты. – Она смотрит на меня стеснительно. – Я получила сотню.
Я улыбаюсь и киваю, а она рассказывает дальше:
- Мистер Барнс говорил о том, что я единственная, кто получил отличный результат, а когда он дал Линдси ее листок, то сказал, что она провалилась и получила только девяносто пять. Все засмеялись, а я ободряюще улыбнулась ей, ты знаешь, я имела в виду, что девяносто пять – великолепный результат, а она… Папа, она посмотрела так, будто ненавидит меня!
- Нет, милая, не думаю, что она тебя ненавидит.
- О, да, а потом она начала говорить разные вещи, дразнить меня…
- А ты что сделала?
- Я попыталась поговорить с ней за ленчем, сказать, что мне жаль, что мистер Барнс так сказал, но она и ее друзья… просто игнорировали меня. Будто меня там и не было.
Я слегка обнимаю ее, и чувствую, что она все еще дрожит. Я уговариваю ее пойти домой, обещая чашку горячего шоколада, за которым мы решим, что делать с Линдси МакКаллистер.
- Я не думаю, что Линдси нарочно вела себя враждебно. Просто ей и ее подружкам очень трудно принять в свою маленькую компанию кого-то нового.
Сара разжигает камин, а я опускаю какао и тарелку ее любимого печенья с арахисовым маслом на столик рядом с диваном.
- Это обидно.
Я действительно слышу обиду в ее голосе.
- Знаю, родная. - Боже, я и забыл, каким драматичным все кажется, когда ты ребенок! Понравиться той девочке очень важно для Сары. – Когда твоя мама была в твоем возрасте, она много переезжала: ее отец был в морском флоте. Может, она…
Сара качает головой.
- Мы говорили об этом перед тем, как мне переехать. Все, что она сказала, не делать того, что делала она: замыкаться в себе и не заводить друзей. Мама не хотела, чтобы со мной такое случилось.
Как и я. Я не хочу, чтобы она ушла в себя. Я думаю, поэтому так долго развивались наши со Скалли отношения: она постоянно закрывалась, ей было трудно открыться кому-то.
- Я никогда не был в твоем положении, Сара. Я лишь раз поменял школу, когда развелись родители. Но я был на месте Линдси. – Она явно сомневается. Честно говоря, я тоже сомневаюсь. Не уверен, что припомню ту историю. – Когда мне было около десяти, к нам в школу пришел новичок. Конечно, никто не любил его, никто не хотел с ним дружить, никто не хотел вообще иметь с ним каких-либо дел. Он ведь был новеньким.
- Но ты-то был приветлив с ним? – Такая скептичная, моя Сара. Знаю, это она получила не от меня.
– Я игнорировал его, так же как и все остальные, - я улыбнулся ей. – Дело в том, что он не заботился о том, что никто с ним не разговаривает – он говорил с нами.
- О чем?
- Обо всем, - пожимаю я плечами. - Каждый день за ленчем или на перемене он подходил к кому-нибудь и начинал болтать. Сначала мы подумали, что он странный. Но он не прекращал. И однажды он меня спросил, как, по моему мнению, выступят в этом сезоне Янки. Это было в день накануне открытия сезона, так что мои мысли и так были полностью заняты бейсболом. - Я смотрю на Сару и вижу, как зарождается ее улыбка, она разделяет мое увлечение этой игрой. – И мы начали разговаривать. А к летним каникулам мы стали лучшими друзьями.
Вид у Сары все еще скептичный.
- То есть я должна пытаться поговорить с Линдси до тех пор, пока у нас не найдется что-то общее?
Я киваю и глажу ее по волосам, нуждаясь в контакте.
- Ты должна быть стойкой. Как думаешь, у тебя получится? – Она кивает и усаживается удобнее на диване, обнимая меня за талию. – Если хочешь, я могу помочь. Мы можем найти повод поговорить с родителями Линдси в церкви в воскресенье.
- Если только ты не заявишь что-то вроде «мой ребенок хочет дружить с вашим ребенком»! Мама выдала такое однажды, когда мы только переехали в Нью-Йорк, это была катастрофа!
Рассмеявшись, я целую ее в лоб.
- Обещаю. Чувствуешь себя лучше? – Она широко улыбается мне и кивает. – Домашняя работа?
Сара громко и страдальчески вздыхает и нехотя встает с дивана. Она наклоняется погладить Спуки, которая сидела у нас в ногах все это время.
- Пошли, Спуки, домашняя работа.
И они уходят наверх.
Мы с Сарой ходим в церковь каждое воскресное утро, церковь, не относящаяся к какой-то конкретной ветви христианства, совсем рядом. Религиозное образование Сары очень важно для Скалли, и, я полагаю, она немного волновалась, что оно прервется, когда Сара переедет сюда. Но с тех пор, как я вернулся, духовная жизнь стала важна для меня. Может, я стал старше, а может, сказалась ответственность за ребенка… а может, повлияло то, что случилось тринадцать лет назад. Я никогда не говорил об этом со Скалли: ни тогда, во время тех дней в госпитале, ни сейчас. Я не помнил ничего: не хотел помнить что-то. Скалли предложила восстановить те воспоминания, но я не стал. Медленно, через годы мелкими кусочками воспоминания возвращались ко мне. Боль, по большему счету. Глубокая, сильная, раздирающая душу боль.
Она прекратилась, когда меня вернули, и я узнал о Саре… И я знал, что был благословлен. С тех пор я изучаю теологию и духовность. Церковь, куда мы ходим, специализируется на этом больше, чем на какой-то другой интерпретации религии. Для меня это важно, а Саре, кажется, нравится, и Скалли этот факт не беспокоит, что безмерно удивляет меня. Я был уверен, что она захочет, чтобы я нашел католическую церковь, но она рада счастью Сары.
С каждым днем я вижу все новое и новое от нас обоих в Саре. Она верит в Бога так же, как и Скалли. От меня ей достались мои невообразимые таланты: ее одежда оказывается на полу также часто, как и в корзине для белья, но она держит комнату в аккуратности. Она иногда долго не ложится спать и смотрит со мной комедии, но только когда домашняя работа уже выполнена. И она всегда просыпается рано следующим утром.
Поэтому я и волнуюсь. Вчера мы не засиживались допоздна, она пошла спать довольно рано. Но она все еще не проснулась, когда я вышел из душа.
- Сара? – В ее комнате темно, а Спуки сидит около кровати и смотрит на меня. Я подхожу и присаживаюсь на кровать рядом с Сарой. Боже, я чувствую тепло, исходящее от нее. Я быстро включаю торшер, кладу руку ей на лоб. На ее вспотевший, горящий лоб.
- Сара, милая, просыпайся.
Она тихо стонет, когда я трясу ее за плечо, и бормочет:
- Плохо себя чувствую.
Проклятье. Она же говорила что-то насчет того, что чувствует себя больной, когда уходила спать прошлым вечером.
- Я знаю, родная, но ты должна проснуться. Давай, Сара, пожалуйста…
Она снова стонет и открывает глаза, щурясь от света лампы.
- Плохо себя чувствую, папочка.
Вдруг она начинает кашлять. Резко, отрывисто. Черт, вечером она тоже кашляла и шмыгала носом. Я должен был предвидеть, что это случится.
- Горло болит, милая? – Она кивает, хныкая. Боже, она серьезно заболела. – Ломота в теле, нос заложен? – Кивает опять и пытается вновь уткнуться в подушку. Я возвращаю ее в сидячее положение и немного встряхиваю, пытаясь справиться и со своей паникой. – Сара, я знаю, тебе плохо, но ты можешь не засыпать некоторое время, а?
- Угу. – Она открывает глаза и с трудом фокусирует взгляд на мне, дарит небольшую улыбку. – Привет, папочка.
Я чувствую необъяснимое облегчение оттого, что она меня узнала.
- Доброе утро, милая. Посиди так немного, хорошо?
Очередной кивок. Сейчас она выглядит более проснувшейся. У меня возникает желание сидеть рядом с ней до тех пор, пока она полностью не поправится, как бы долго это ни продлилось, но я бросаюсь в ванную за влажным полотенцем.
Когда я возвращаюсь, она все еще сидит, но ее плечи опущены, а глаза снова закрыты. Я зову ее, как только сажусь около нее, и Сара сонно сморит на меня.
- Можно я сегодня не пойду в школу?
Я улыбаюсь. Скалли заболела однажды, но совершенно не хотела мириться с этим.
- Думаю, ты скоро поправишься. – Сара кивает, и я протираю полотенцем ее лицо и шею, убирая мешающие волосы. – Верх твоей пижамы весь потный, я дам тебе чистую, переоденься, пока я хожу за градусником, ладно?
- Ладно.
Ее глаза медленно закрываются, и она опять ложится.
- Нет-нет-нет, давай, Сара, еще немножко. – Она стонет, ее явно лихорадит, но она забирает пижаму у меня и слабо улыбается.
Я быстро спускаюсь вниз, чтобы взять все необходимое. Термометр, Таленол, вода, возможно немного сока. Яблочного сока, апельсиновый будет только раздражать ее горло. Где-то здесь должен быть поднос…
К тому времени, как я поднимаюсь к ней, она уже переоделась и распинала одеяло.
Я ставлю поднос на тумбочку и возвращаю одеяло на место.
- Тебя нужно держать в тепле, Сара.
- Слишком жарко, - ворчит она, и несколько секунд мы сражаемся за одеяло. В конце концов, она уступает и снова ложится, надув губы, что было бы мило, если бы она так не болела. Я измеряю ее температуру – 101.4. Высокая, но не слишком.
- Ты должна оставаться в тепле, родная, у тебя жар. – Я протягиваю ей Таленол и воду. – Выпей это… а потом я дам тебе немного яблочного сока.
- Спасибо.
Она пьет сок маленькими глотками, откинувшись на подушку, и я поражаюсь, какая же она все-таки еще маленькая. Моя Сара, такая понимающая и разумная, что иногда я забываю, что она еще маленькая девочка.
- Пей свой сок и спи. Я позвоню и приду проверить, как ты тут. – Я целую ее и выключаю лампу. Она останавливает меня в дверях, позвав слабым голосом:
- Папочка, можешь попросить Линдси передать мне домашнюю работу?
В этом вся Сара. Всегда добросовестна.
- Конечно, милая. Отдыхай.
Я звоню в школу и сообщаю, что Сара не придет. А потом звоню маме Линдси, сейчас их очередь вести девочек в школу. Я сообщаю о болезни Сары и прошу записать для нее домашнюю работу. Я размышляю, стоит ли звонить Скалли. Вряд ли она может чем-то помочь, находясь в Бостоне, поэтому я решаю не беспокоить ее. Позвоню ей вечером.
Когда я снова поднимаюсь наверх, Сара выпила половину сока и опять уснула. Я провожу большую часть дня на втором этаже за бумажной работой, так что я могу слышать, если понадоблюсь Саре. Я пытаюсь немного пописать, но понимаю, что не могу сосредоточиться ни на чем, кроме дочери. Могу сказать, Спуки тоже не покидает комнату Сары весь день.
Я смотрю как она примерно каждый час, сдерживая себя, чтобы не мерить ее температуру слишком часто. Я бужу ее, чтобы дать еще Таленола и сиропа от кашля или попить еще воды или сока, но в остальное время я даю ей спать. Все, что я когда-либо читал о том, как ухаживать за заболевшими детьми, говорило о том, что это лучшее, что можно сделать.
Вечером она просыпается, чтобы немного поесть теплую яичницу-болтунью и тосты, которые мама делала для меня, когда я плохо себя чувствовал. Сара спрашивает, пойдет ли завтра в школу, но я отвечаю ей, что нужно побыть дома еще денек. Она не спорит, что говорит о том, что она все еще довольно больна… Это и тот факт, что у нее все еще высокая температура.
Она чувствует себя немного лучше следующим утром, настолько, что ворчит, когда я говорю ей оставаться в постели. Я измеряю ее температуру, – 101.8, немного выше, чем в тоже время, что и вчера – и она уступает. Я приношу ей омлет с сыром и несколько журналов. До обеда она большей частью спит.
Позже Сара перемещается на диван в гостиной. Мы смотрим фильм и едим томатный суп и сандвичи с сыром, другую фирменную еду моей мамы и мамы Сары тоже, как она мне сообщает. Сара говорит еще что-то о мясном пироге и макаронах, и я обещаю приготовить это завтра на ужин.
Ее температура понижается на следующий день – 100.6. Сара все еще чувствует себя усталой и разбитой, но кашляет она меньше и нос уже не так заложен.
Она достаточно здорова, чтобы провести весь день на диване в гостиной и остаться одной, пока я хожу за покупками.
Когда я возвращаюсь, она разговаривает по телефону. Со Скалли.
Черт.
Я собирался позвонить ей два дня назад.
Я слушаю их разговор и наблюдаю за Сарой, пока раскладываю продукты и лекарства. Это занимает у меня некоторое время, и я вдруг осознаю, что они говорят о следующей неделе, о Дне Благодарения. Я знаю, Сара хочет, чтобы мы провели этот праздник вместе.
- Хорошо. Возможно, мы с папой приедем в Бостон. В школе четырехдневный выходной… Я знаю, но… - Она начинает улыбаться, когда видит меня. - Думаю, так и поступим.
Я киваю, чтобы показать, что День Благодарения в Бостоне – хороший для меня вариант.
- Да, я чувствую себя гораздо лучше. Папа хорошо заботится обо мне. Сегодня он готовит мясной пирог и макароны… Я не знаю, он хорошо готовит… - Она широко улыбается мне, так как я присоединяюсь к ней на диване и целую в лоб, заодно проверяя, есть ли у нее температура.
- Он уже вернулся, хочешь с ним поговорить? – Я тянусь за трубкой, но Сара поднимает вверх палец. – Я собираюсь принять ванну с пеной, чтобы не мешать папе на кухне. Я пришлю е-мэйл сегодня… ладно, завтра вечером. Я люблю тебя, мамочка! – Она отдает мне трубку и целует в щеку. – Тебя я тоже люблю, папочка!
Со Спуки, которая следует за ней хвостом, Сара плетется наверх, слушая, как я начинаю извиняться перед Скалли.
- Скалли, мне так жаль, что я не позвонил…
- Все хорошо, Малдер. Ты был занят. – Я почти слышу ее улыбку. – Ты перенес первый «о, Боже, мой ребенок заболел» кризис. Как себя чувствуешь?
Я тоже улыбаюсь, понимая, что, как бы страшно это ни было, болезнь Сары была самым «родительским» моментом, который мы смогли разделить. – Видела бы ты мое полное паники лицо в первый момент. Но сейчас… это потрясающе.
Ее голос стал мягче.
- Видишь, я же говорила, что ты справишься.
- Да, говорила, - шепчу я. – Спасибо за то, что верила в меня, Скалли.
- Я всегда верила в тебя, Малдер.
С минуту я думаю об этом в свете того, что случилось за последний месяц. Сара и я, вместе и порознь, и Скалли со своей жертвой, которую принесла для нас.
Я провожу рукой по лицу до того, как могу продолжать. Все равно, мой голос все еще хриплый.
- Спасибо за то, что дала мне возможность поверить в себя.
Скалли ничего не говорит, но я думаю, что слышал, как она шмыгнула носом на том конце провода. До того, как мы оба потеряемся в своих сентиментальных мыслях, я меняю тему:
- Итак, День Благодарения в Бостоне?
- Да, но у меня лишь пара выходных. Я на десять лет старше всех тех людей, с которыми работаю, но они все еще общаются со мной, как с новеньким ребенком. Это адски раздражает меня.
Я подавляю смешок над ее формулировкой.
- Наверное, это хорошо, что мы приедем.
- Конечно, - соглашается она, хихикая, и этот ее смех странным образом напоминает Сарин. – Боже, Малдер… Я соскучилась по вас так сильно!
- Мы тоже соскучились по тебе… Я… - Я делаю глубокий вдох. - Я соскучился по тебе, Скалли.
Никто из нас не произносит ни слова несколько мгновений, а потом она шепчет:
- Я тоже.
С улыбкой и вздохом я представляю себе следующий месяц.
- Тогда Рождество в Виноградниках?
- Да, - говорит она твердо, - Рождество в Виноградниках. Втроем.
Мне нравится, как это звучит.
Мое сердце несется вскачь навстречу нашему первому Рождеству вместе как семьи, пока мой разум планирует ужин мясным пирогом с нашей дочерью.
Моя дочка.
Моя Сара.
Конец
~~~~~~~~~~~~~~~
Послесловие: Не волнуйтесь, в этой серии еще будут рассказы!
Огромная благодарность и крепкие объятья Diana Battis и Nicola Simpson, вы превосходные, ободряющие меня беты. Спасибо IWTB за постоянное вдохновение.